1.
He had six fingers, my father. Across the stretch of canvas,
Bruni tutored the soft trail of his brush.
Where the Academy sphinxes have stared each other out, he would
dash in a summer jacket across the frozen Neva.
He returned to Lithuania, the cheerfully penniless painter
of murals in many churches, Polish and Russian.
2.
He had six fingers, my father. That kind of birth is lucky.
Where the pear trees are standing on the green boundary,
the Viliya bringing its azure waters into the Neman,
he met his joy in the poorest of poor families.
As a child I found in a drawer Mama’s veil and bridal slippers.
Mama! To me you are prayers; love; faithfulness; death.
3.
He had six fingers, my father. We would play at “Mister Magpie”
of an evening on the divan that we loved. That’s when
I would painstakingly fold his fatherly fingers over,
one by one – that’s five. And the sixth one is me.
Half a dozen children. And truly, by hard work he brought
five up to adulthood, but he didn’t last into mine.
4.
He had six fingers, my father. That tiny superfluous pinky
he could hide neatly inside the fist of his left,
and so inside his soul for ever, unmentioned under a bushel,
he would hide his past, his grief for his sacred craft.
He went into business out of need, not a hint or a word
of a memory, a murmur. He liked just to say nothing.
5.
He had six fingers, my father. How many streaks of paint did he
tightly conceal in his dry and handsome palm?
The artist considers the world – judges it, and with a bold
will, the will of his demon, creates a new one.
But he had closed his eyes, his painting gear put away,
not to create or to judge… the hard, sweet vocation!
6.
He had six fingers, my father. His son? He has inherited
neither the humble heart, the brood of children,
nor the six fingers. Like placing a bet on a dubious card
he stakes his soul, his fate, on a word, on a sound.
Now on a January night, drunken with six-fingered metre and
six-fingered verses, the son remembers his father.
1
Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго,
Бруни его обучал мягкою кистью водить.
Там, где фиванские сфинксы друг другу в глаза загляделись,
В летнем пальтишке зимой пеpeбeгaл он Неву.
А на Литву возвратясь, веселый и нищий художник,
Много он там расписал польских и русских церквей.
2
Был мой отец шестипалым. Такими родятся счастливцы.
Там, где груши стоят подле зеленой межи,
Там, где Вилия в Неман лазурные воды уносит,
В бедной, бедной семье встретил он счастье свое.
В детстве я видел в комоде фату и туфельки мамы.
Мама! Молитва, любовь, верность и смерть — это ты!
3
Был мой отец шестипалым. Бывало, в «сороку-ворону»
Станем играть вечерком, сев на любимыйдиван.
Вот на отцовской руке старательно я загибаю
Пальцы один за другим — пять. А шестой — это я.
Шестеро было детей. И вправду: он тяжкой работой
Тех пятерых прокормил — только меня не успел.
4
Был мой отец шестипалым. Как маленький лишний мизинец
Прятать он ловко умел в левой зажатой руке,
Так и в душе навсегда затаил незаметно, подспудно
Память о прошлом своем, скорбь о святом ремесле.
Ставши купцом по нужде — никогда ни намеком, ни словом
Не поминал, не роптал. Только любил помолчать.
5
Был мой отец шестипалым. В сухой и красивой ладони
Сколько он красок и черт спрятал, зажал, затаил?
Мир созерцает художник – и судит, и дерзкою волей,
Демонской волей творца — свой созидает, иной.
Он же очи смежил, муштабель и кисти оставил,
Не созидал, не судил... Трудный и сладкий удел!
6
Был мой отец шестипалым. А сын? Нисмиренного сердца,
Ни многодетной семьи, ни шестипалой руки
Не унаследовал он. Как игрок на неверную карту,
Ставит на слово, на звук — душу свою и судьбу...
Ныне, в январскую ночь, во хмелю, шестипалым размером
И шестипалой строфой сын поминает отца.