They gave themselves to sad monotonous
tasks, until their strength was spent.
Half-dead among them, only I
distracted their predicament.
They looked at me and they forgot
their bubbling kettles boiling dry,
the boots of felt that scorched on stoves
— all listening to my poetry
Then in sepulchral Russian dark
a flowery herald-girl took my hand;
and music's concord was revealed
to me, knocked sideways in the wind.
Mad with visions, over the sheet-ice
on the canal, I'd reach the bank
and slither up the crumbling steps
clutching a piece of cod that stank,
and driving every verse through prose
disjointed in the pull and push,
somehow I grafted the classic rose
to the Soviet briar bush.
Напастям жалким и однообразным
Там предавались до потери сил.
Один лишь я полуживым соблазном
Средь озабоченных ходил.
Смотрели на меня — и забывали
Клокочущие чайники свои;
На печках валенки сгорали;
Все слушали стихи мои.
А мне тогда в тьме гробовой, российский.
Являлась вестница в цветах,
И лад открылся музикийский
Мне в сногсшибательных ветрах.
И я безумел от видений,
Когда чрез ледяной канал,
Скользя с обломанных ступеней,
Треску зловонную таскал,
И, каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.