Dans le velours de ma voix
je vais tailler mon pantalon noir.
Une blouse jaune dans trois toises de midi.
Par un Nevsky, mondial, sa lisse patinoire,
j’irai flâner du pas d’un Don Juan dandy.
Laissez crier la terre avachie de sommeil:
«Tu t’en vas violer les printemps verdissants!»
Insolemment rieur je défie le soleil:
«J’aime à me dandiner sur l’asphalte glissant»
Est-ce parce qu’il fait un ciel bleu ce matin,
et que la terre avant la fête est ma maîtresse,
que j’offre aux gens des vers gais comme des pantins,
comme des cure-dents aigus et nécessaires.
Vous, femmes, qui aimez ma carcasse, et toi cette
jeune fille, qui veut ne voir en moi qu’un frère,
jetez vos sourires au poète,
que je les couse comme des fleurs, à ma blouse de dandy!
Я сошью себе черные штаны
из бархата голоса моего.
Желтую кофту из трех аршин заката.
По Невскому мира, по лощеным полосам его,
профланирую шагом Дон-Жуана и фата.
Пусть земля кричит, в покое обабившись:
«Ты зеленые весны идешь насиловать!»
Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
«На глади асфальта мне хорошо грассировать!»
Не потому ли, что небо голубо,
а земля мне любовница в этой праздничной чистке,
я дарю вам стихи, веселые, как би-ба-бо,
и острые и нужные, как зубочистки!
Женшины, любящие мое мясо, и эта
девушка, смотрящая на меня, как на брата,
закидайте улыбками меня, поэта, —
я цветами нашью их мне на кофту фата!