And behold a pale horse and his name that sat on him was Death.
Book of Revelation. VI. 8
I
Like a storm the street was seething. Crowds in haste were passing
As if chased and harried by inexorable Fate.
Down the road cars, buses, hackney carriages went dashing,
Endless was the flow of folk, a torrent in full spate.
Signboards in the sky rotated alternating faces,
Shining from the terrifying height of thirty floors;
In a loud proud anthem with the din of wheels and traces
Mingled whipcracks, calls of newsboys shouting without pause.
Cruel was the light that from white captive moons came pouring,
Moons the lords of matter had contrived for their renown.
Young were hearts pulsating in this light, amid this roaring,
Hearts of drunken folk intoxicated by the town.
II
Suddenly into this seething storm, this hellish murmur,
Into this delirium in earthly form portrayed,
Came the alien sound of hooves with sudden discord bursting,
Deafening the din and talk, the roar the traffic made.,
Round the corner into view a rider came flame-featured,
Swiftly flew the horse and halted with his eyes ablaze.
Still upon the air were human cries and loud entreaties,
For an instant only — then fear flared in every gaze!
In his hands the rider held a lengthy scroll unfolded
Which proclaimed his name to all in flaming letters: Death...
Vivid strips of light like yarn luxuriously glowing
High above the street across the vault of heaven spread.
III
People overwhelmed by terror, hiding frightened faces,
In a frenzy called on God Almighty: “Woe! God save!”
Or fell writhing in the roadway, making wild grimaces...
Dogs in consternation cowered, not a moan they gave.
Just one woman who had hither come to find a bidder
For her charms, up to the fearsome steed in rapture rushed,
Fervently began to kiss its hooves, profusely crying,’
Stretching out her arms to heavens by dawn fires flushed,
And a lunatic .as well, escaped from an asylum,
Leaping from the crowd in loud and strident tones implored:
“People, can’t you see—it’s God’s right hand above you rising!
One in four will die from famine, plague or by the sword!”
IV
But the rapture and the terror lasted but a moment:
Soon there in a frightened huddle nobody remained;
New crowds and more traffic from adjoining streets came flowing
And the scene its customary hue and guise regained.
Nobody could say for sure amid the seething bustle
Had it been a lofty vision or an idle dream.
Just the fallen woman and the man from the asylum
Stood with arms outstretched to where the rider they had seen.
Then they too were swept away by waves of people passing,
Like vain words of long-forgotten verse of ancient date.
Down the road cars, buses, hackney carriages went dashing,
Endless was the flow of folk, a torrent in full spate.
И се конь блед и сидящий на нём, имя ему Смерть.
Откровение, VI, 8
I
Улица была — как буря. Толпы проходили,
Словно их преследовал неотвратимый Рок.
Мчались о́мнибусы, кэбы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Вывески, вертясь, сверкали переменным оком,
С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;
В гордый гимн сливались с рокотом колёс и скоком,
Выкрики газетчиков и щёлканье бичей.
Лили свет безжалостный прикованные луны,
Луны, сотворённые владыками естеств.
В этом свете, в этом гуле — души были юны,
Души опьяневших, пьяных городом существ.
II
И внезапно — в эту бурю, в этот адский шёпот,
В этот, воплотившийся в земные формы бред,
Ворвался, вонзился чуждый несозвучный топот,
Заглушая гулы, говор, грохоты карет.
Показался с поворота всадник огнеликий,
Конь летел стремительно и стал с огнём в глазах,
В воздухе ещё дрожали — отголоски, крики,
Но мгновенье было — трепет, взоры были — страх!
Был у всадника в руках развитый длинный свиток,
Огненные буквы возвещали имя: Смерть…
Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,
В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.
III
И в великом ужасе, скрывая лица, — люди
То бессмысленно взывали: «Горе! с нами Бог!»
То, упав на мостовую, бились в общей груде…
Звери морды прятали, в смятеньи, между ног.
Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
Красоты своей, — в восторге бросилась к коню,
Плача целовала лошадиные копыта,
Руки простирала к огневеющему дню.
Да ещё безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:
«Люди! Вы ль не узнаёте Божией десницы!
Сгибнет четверть вас — от мора, глада, и меча!»
IV
Но восторг и ужас длились — краткое мгновенье.
Через миг в толпе смятенной не стоял никто:
Набежало с улиц смежных новое движенье,
Было всё обычным светом ярко залито.
И никто не мог ответить, в буре многошумной,
Было ль то виденье свыше или сон пустой.
Только женщина из зал веселья, да безумный
Всё стремили руки за исчезнувшей мечтой.
Но и их решительно людские волны смыли,
Как слова ненужные из позабытых строк.
Мчались о́мнибусы, кэбы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный, людской поток.