Светът изменя се и аз меня се също!
Макар че името ми е едно и също, —
но в крайна сметка, туй, което съм аз днес,
не съм един. Ний много сме. Живея все,
че мойта кръв не иска да изстива,
умирах неведнъж. О, колко мъртъвци
отделях аз от тялото си живо
и ако моят разум прецени,
земята проследил, пронизващо, с окото,
видял би там, сред гроба, на дълбоко
как аз лежа. И той показал би ми там
самия мен, от морските вълни люлян,
и мен, летящ със вятъра към край незрими, —
праха ми беден, някога любими.
Но все съм жив! Напълно моят дух
се слива със духа на чудни твари.
Природа жива. В камъните звук,
тревата жива, мъртъв мой хербарий.
Детайл в детайл и форма в форма. Мир.
И всичко, жива е архитектура —
запява орган и море тръби
и не умират те ни в радост, нито в буря.
Как всичко се мени! Преди билите птици,
сега лежат по страници написани;
и мисълта била е цвят за миг,
поемата вървяла бавно сякаш бик;
което е било от мен, навярно,
растенията днес плоди всестранно.
И мъчиш се да се развиваш, ей така,
кълбо от прежда, сложно намотана,
и длъжен си да видиш в миг това
безсмъртие. Заблуда тъй голяма!
Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь,
На самом деле то, что именуют мной, —
Не я один. Нас много. Я — живой
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел
Я отделил от собственного тела!
И если б только разум мой прозрел
И в землю устремил пронзительное око,
Он увидал бы там, среди могил, глубоко
Лежащего меня. Он показал бы мне
Меня, колеблемого на морской волне,
Меня, летящего по ветру в край незримый,
Мой бедный прах, когда-то так любимый.
А я все жив! Все чище и полней
Объемлет дух скопленье чудных тварей.
Жива природа. Жив среди камней
И злак живой и мертвый мой гербарий.
Звено в звено и форма в форму. Мир
Во всей его живой архитектуре —
Орган поющий, море труб, клавир,
Не умирающий ни в радости, ни в буре.
Как все меняется! Что было раньше птицей,
Теперь лежит написанной страницей;
Мысль некогда была простым цветком,
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растет и мир растений множит.
Вот так, с трудом пытаясь развивать
Как бы клубок какой-то сложной пряжи,
Вдруг и увидишь то, что должно называть
Бессмертием. О, суеверья наши!