Împodobită cu flori şi oale ornamentate
Bătrâna piaţă şi-a deschis porţile.
Aici muierile-s grăsane, ca butiile, zău,
Şalurile li-s de-o rară frumuseţe,
Şi castraveţii, precum urieşii,
Plutesc exemplar în căzi cu apă,
Scrumbiile îşi scânteiază săbii,
Au ochi mărunţi şi-ascultători.
Dar iată, despicate de cuţit,
Ele ca şarpele se unduiesc.
Şi carnea, din vrerea toporului,
Stă ca o breşă roş-stacojie,
Şi cârnatul cu sângeriul maţ
Pluteşte-n grăsimea unei strâmbe tigăi,
Şi-n preajma lui un câine creţ
Adulmecă văzduhul cu nasu-i de post,
Şi fălcile-s deschise, precum uşa,
Şi capul e ca un blid barosan,
Şi merg picioarele sigur, exact,
Uşor şi lent la mijloc îndoindu-se.
Dar ce-o fi asta? Cu un regret pe chip,
El se opri aşa, la întâmplare,
Şi lacrimile, ca boabele de struguri,
Din ochi i se împrăştie-n văzduh.
Infirmii s-au aliniat cuminţi.
Unul din ei chiar cântă la chitară.
Altul doar cu un ciot din ce i-a fost piciorul
Şi-un frate-al său, poate că nu-atât de păgubos,
E cel ce-l întreţine. Iar
Peste ciotul cela proteza butucoasă
E ca o garafă albaneză.
Un altul îşi arată-un sfert de braţ,
Cu el se laudă, îl flutură,
Un deget şi-a scrântit, prosteşte,
Şi degeţelul ţipă precum o cârtiţă,
Şi trosni osul la-ncheietură
Şi faţa şi mai şi se schimonosi.
Iar cel de-al treilea, mustaţa răsucindu-şi,
O face pe eroul temerar.
Peste el în ore de bazar
Muştele cărnoase roiesc-întunecime.
Într-un lighean cu roţi se mişcă, bietul,
Între dinţi ţinând un frâu ca un ghidon;
Într-un mormânţel braţele i se usucă,
Într-un pârâiaş picioarele îi dorm.
Din tot ce i-a rămas ăstui erou
E doar capul sprijinit pe burtă
Şi-ncă gura, mare, precum o manivelă,
Cu care să-şi ghideze mersul printre tarabe.
Iată o băborniţă cu ochiul nemişcat
Stă pe scăunelu-nsingurat
Şi cărţulia-n fermecate găurele
(Pentru degete, iubită soră)
Cântă cinovnicii puterii,
Şi laba-i ageră la degete.
Iar primprejur – cântarele, ca magelanii,
Zderenţele untului, untura iubirii,
Monştri, ca momâiele de piatră-n stepă,
În densul sânge calculat
Şi zdrăngănit de chitară rugătoare
Şi pline-s şepcile, ca tiarele,
Cu mărunţi gologani de-aramă. Nu e departe
Clipa când în periculoasă gaură
El şi ea – el beat, roşu de rebegeală,
Spumegându-şi vinul,
Fără mâini, umflat, şi ea –
Vidmă oarbă – drăguţ vor dănţui
În minunatul dans de capricorn,
Încât chiar căpriorii vor trosni
Şi vor sări scântei de sub călcâie!
Şi felinarul va urla precum hârciogul.
В уборе из цветов и крынок
Открыл ворота старый рынок.
Здесь бабы толсты, словно кадки,
Их шаль невиданной красы,
И огурцы, как великаны,
Прилежно плавают в воде.
Сверкают саблями селедки,
Их глазки маленькие кротки,
Но вот, разрезаны ножом,
Они свиваются ужом.
И мясо, властью топора,
Лежит, как красная дыра,
И колбаса кишкой кровавой
В жаровне плавает корявой,
И влед за ней кудрявый пес
Несет на воздух постный нос,
И пасть открыта, словно дверь,
И голова, как блюдо,
И ноги точные идут,
Сгибаясь медленно посередине.
Но что это? Он с видом сожаленья
Остановился наугад,
И слезы, точно виноград,
Из глаз по воздуху летят.
Калеки выстроились в ряд.
Один играет на гитаре.
Ноги обрубок, брат утрат,
Его кормилец на базаре.
А на обрубке том костыль,
Как деревянная бутыль.
Росток руки другой нам кажет,
Он ею хвастается, машет,
Он палец вывихнул, урод,
И визгнул палец, словно крот,
И хрустнул кости перекресток,
И сдвинулось лицо в наперсток.
А третий, закрутив усы,
Глядит воинственным героем.
Над ним в базарные часы
Мясные мухи вьются роем.
Он в банке едет на колесах,
Во рту запрятан крепкий руль,
В могилке где-то руки сохнут,
В какой-то речке ноги спят.
На долю этому герою
Осталось брюхо с головою
Да рот, большой, как рукоять,
Рулем веселым управлять.
Вон бабка с неподвижным оком
Сидит на стуле одиноком,
И книжка в дырочках волшебных
(Для пальцев милая сестра)
Поет чиновников служебных,
И бабка пальцами быстра.
А вкруг – весы, как магелланы,
Отрепья масла, жир любви,
Уроды, словно истуканы,
В густой расчетливой крови,
И визг молитвенной гитары,
И шапки полны, как тиары,
Блестящей медью. Недалек
Тот миг, когда в норе опасной
Он и она – он пьяный, красный
От стужи, пенья и вина,
Безрукий, пухлый, и она –
Слепая ведьма – спляшут мило
Прекрасный танец-козерог,
Да так, что затрещат стропила
И брызнут искры из-под ног!
И лампа взвоет, как сурок.