Dying is sweet
On the battle-field
In the hissing of arrows and spears,
When the trumpet sounds
And the sun of noon
Is shining,
Dying for country's glory
And hearing around you:
"Hero, farewell!"
Dying is sweet
For an old, venerable man
In the house
On the bed
Where your forebears were born,—where they died,
Surrounded by children
Grown men,
And hearing around you:
"Father, farewell!"
But sweeter,
Wiser,
Having spent the last penny,
Having sold the last mill
For a woman
Who the next day is forgotten,
Having come
From a gay promenade
To the sold, dismantled mansion
To sup,
And to read the tale of Apuleius:
The hundred and first reading,—
In the warm, fragrant bath,
Hearing no farewell,
To open your veins;
And through the long skylight
Must come the scent of stock-gilliflower;
Dawn must be glowing,
And flutes be heard from afar.
Сладко умереть
на поле битвы
при свисте стрел и копий,
когда звучит труба
и солнце светит,
в полдень,
умирая для славы отчизны
и слыша вокруг:
«Прощай, герой!»
Сладко умереть
маститым старцем
в том же доме,
на той же кровати,
где родились и умерли деды,
окруженным детьми,
ставшими уже мужами,
и слыша вокруг:
«Прощай, отец!»
Но еще слаще,
еще мудрее,
истративши все именье,
продавши последнюю мельницу
для той,
которую завтра забыл бы,
вернувшись
после веселой прогулки
в уже проданный дом,
поужинать
и, прочитав рассказ Апулея
в сто первый раз,
в теплой душистой ванне,
не слыша никаких прощаний,
открыть себе жилы;
и чтоб в длинное окно у потолка
пахло левкоями,
светила заря,
и вдалеке были слышны флейты.