V dědině o velikém svátku
pod okny výstavného statku
houf vesničanů náramně se baví,
když pozoruje, oči navrch hlavy,
jak veverka roztáčí příčky v kole.
Dívá se na ni i drozd na topole,
vidí, jak rychle tlapka tlapku stíhá,
jak bujně vlaje, jak se v kole míhá
huňatý chochol ocásku.
Zděšeně na veverku zírá,
zobáčkem vrtí a pak zavolá:
«Promiň mi, prosím, skromnou otázku.
Proč tu tak běháš kolem dokola?»
«Což nevidíš, že jsem tu za kurýra?
Pán na mě vložil odpovědnost všechnu.
Já celý den si chvilku neoddechnu
a musím říct, že někdy padám hlady.»
Drozd žasne:
«To vše je čistá pravda dozajista.
Mně ale nikdy nebude dost jasné,
že se tak honíš — a pořád jsi tady.
Že tolik běháš — a nehneš se z místa.»
Vzpomínám často na veverku v kole,
když mnohý ouřada se namáhá a honí
nad horou lejster na pracovním stole,
aby byl rok co rok zas přesně tam, co loni.
В деревне, в праздник, под окном
Помещичьих хором,
Народ толпился.
На Белку в колесе зевал он и дивился.
Вблизи с березы ей дивился тоже Дрозд:
Так бегала она, что лапки лишь мелькали
И раздувался пышный хвост.
«Землячка старая», спросил тут Дрозд: «нельзя ли
Сказать, что делаешь ты здесь?» —
«Ох, милый друг! тружусь день весь:
Я по делам гонцом у барина большого;
Ну, некогда пи пить, ни есть,
Ни даже духу перевесть».
И Белка в колесе бежать пустилась снова.
«Да», улетая, Дрозд сказал: «то ясно мне,
Что ты бежишь — а всё на том же ты окне».
____
Посмотришь на дельца иного:
Хлопочет, мечется, ему дивятся все:
Он, кажется, из кожи рвется,
Да только всё вперед не подается,
Как Белка в колесе.