Today I was watching as, heavy, your tears they were tumbling,
Upon the black chiffon for ages they glistened and lay,
And how I then wanted to tell you, in spite of my mumbling,
About the white roses that blossom on bush’s green sway.
I know that you cannot but beautifully weep on your pillow,
I watch as, like petals, you gently allow tears to fall,
And now I conclude that your weeping resembles the willow
That silently weeps as it stoops in the river’s soft thrall.
I want to encircle your wrist in a bracelet whose edges,
Though heavy, with filigree trimming are daintily lined,
And quietly tell you about the pale dawn as it fledges,
How bending and weeping the grass in the meadow’s entwined.
No sooner than midnight enchantment has withered and faded
And meadows are painted by early assault of the sun,
The petals, now open, will stoop to the lilies’ stems shaded
And softly will drop to the deep where the pearl-light is spun.
And so I’m aware the white roses one day they will flower,
And that they will weep as they dangle from thinnest of stems.
And when that day happens I know that you’ll weep with fresh power,
And long will the chiffon be heavy with lachrymose gems.
Сегодня я видел, как Ваши тяжелые слезы
Слетали и долго блестели на черных шелках,
И мне захотелось сказать Вам про белые розы,
Что раз расцветают на бледно-зеленых кустах.
Я знаю, что плакать Вы можете только красиво,
Как будто роняя куда-то свои лепестки,
И кажется мне, что Вы словно усталая ива,
Что тихо склонилась и плачет над ширью реки.
Мне хочется взять Ваши руки в тяжелом браслете,
На кисти которых так нежно легли кружева,
И тихо сказать Вам о бледно-лазурном рассвете,
О том, как склоняется в поле и плачет трава.
Лишь только растают вдали полуночные чары
И первые отблески солнца окрасят луга,
Раскрыв лепестки, наклоняются вниз ненюфары
И тихо роняют на темное дно жемчуга.
Я знаю, тогда распускаются белые розы
И плачут они на особенно тонких стеблях.
Я знаю, тогда вы роняете крупные слезы
И долго сверкают они на тяжелых шелках.