It covered up the trails of woodland creatures,
Yesterday’s mad blizzard, as it whirled.
Now snowflakes fall and fall upon the fir-trees.
A frigid silence reigns throughout the world.
The villages, immersed in icy anguish,
Stiff-frozen, mute and miserable, lay.
Again, a tragic vision, it arises,
Before me, pierced with mortal grief, that day.
The Earth, it seemed, had left its age-old orbit;
It seemed that all the world was sunk in gloom,
And winter’s breath came desperate and turbid,
Austere and chilling like the breath of doom.
Who could forget the weeping crowds at Gorki,
Those parting hours,'the mourning and the pain,
The thousands of bast shoes on peasant mourners
That trod the road behind his coffin plain.
Thus, endlessly, they trailed from hill to hollow,
From drift to drift they moved on, mute and slow.
The snowflakes fell and fell — they seemed to follow
His coffin too, all silver-white with snow.
Засыпала звериные тропинки
Вчерашняя разгульная метель,
И падают и падают снежинки
На тихую задумчивую ель.
Заковано тоскою ледяною
Безмолвие убогих деревень.
И снова он встает передо мною —
Смертельною тоской пронзённый день.
Казалося: земля с пути свернула.
Казалося: весь мир покрыла тьма.
И холодом отчаянья дохнула
Испуганно-суровая зима.
Забуду ли народный плач у Горок,
И проводы вождя, и скорбь, и жуть,
И тысячи лаптишек и опорок,
За Лениным утаптывавших путь!
Шли лентою с пригорка до ложбинки,
Со снежного сугроба на сугроб.
И падали и падали снежинки
На ленинский — от снега белый — гроб.