Unforgettable September is strewn about Spasskoye,
Is to-day not time to leave the cottage here?
Beyond the fence Echo has shouted with the herdsman.
And in the woods has made the axe’s stroke ring clear.
Last night outside the park the chilling marshes shivered.
The moment the sun rose it disappeared again.
The hare-bells will not drink of the rheumatic dew-drops.
On birches dropsy swells a dirty lilac stain.
The wood is melancholy. What it needs is quiet
Under the snows in bear-dens’ unawaking sleep.
And there among the boles inside the blackened fences
Jaws of the columned park, like a long death-list, gape.
The birchwood has not ceased to blot and lose its colour,
To thin its watery shadows and grow sparse and dim.
He is still mumbling,—you’re fifteen years old again now,
And now again, my child, what shall we do with them?
So many of them now that you should give up playing.
They’re like birds in bushes, mushrooms along hedges.
Now with them we’ve begun to curtain our horizon
And with their mist to hide another’s distances.
On his death-night the clown hears tumult, typhus-stricken
The gods’ Homeric laughter from the gallery.
Now from the road, in Spasskoye, on the timbered cottage
Looks in hallucination the same agony.
Незабвенный сентябрь осыпается в Спасском.
Не сегодня ли с дачи съезжать вам пора?
За плетнем перекликнулось эхо с подпаском
И в лесу различило удар топора.
Этой ночью за парком знобило трясину.
Только солнце взошло, и опять — наутек.
Колокольчик не пьет костоломных росинок,
На березах несмытый лиловый отек.
Лес хандрит. И ему захотелось на отдых,
Под снега, в непробудную спячку берлог.
Да и то, меж стволов, в почерневших обводах
Парк зияет в столбцах, как сплошной некролог.
Березняк перестал ли линять и пятнаться,
Водянистую сень потуплять и редеть?
Этот — ропщет еще, и опять вам — пятнадцать,
И опять, — о дитя, о, куда нам их деть?
Их так много уже, что не все ж — куролесить.
Их — что птиц по кустам, что грибов за межой.
Ими свой кругозор уж случалось завесить,
Их туманом случалось застлать и чужой.
В ночь кончины от тифа сгорающий комик
Слышит гул: гомерический хохот райка.
Нынче в Спасском с дороги бревенчатый домик
Видит, галлюцинируя, та же тоска.