That’s how I am. I could wish for you someone other,
Better.
I trade in happiness no longer...
Charlatans, pushers at the sales!..
We stayed peacefully in Sochi,
Such nights, there, came to me,
And I kept hearing such bells!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Over Asia were spring mists, and
Tulips were carpeting with brilliance
Several hundreds of miles.
O, what can I do with this cleanness,
This simple untaintable scene? O,
What can I do with these souls!
I could never become a spectator.
I’d push myself, sooner or later,
Through every prohibited gate.
Healer of tender hurts, other women’s
Husbands’ sincerest
Friend, disconsolate
Widow of many. No wonder
I’ve a grey crown, and my sun-burn
Frightens the people I pass.
But — like her — I shall have to part with
My arrogance — like Marina the martyr —
I too must drink of emptiness.
You will come under a black mantle,
With a green and terrible candle,
Screening your face from my sight...
Soon the puzzle will be over:
Whose hand is in the white glove, or
Who sent the guest who calls by night.
Какая есть. Желаю вам другую,
Получше. Больше счастьем не торгую,
Как шарлатаны и оптовики…
Пока вы мирно отдыхали в Сочи,
Ко мне уже ползли такие но́чи,
И я такие слушала звонки!
Не знатной путешественницей в кресле
Я выслушала каторжные песни,
А способом узнала их иным...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Над Азией весенние туманы,
И яркие до ужаса тюльпаны
Ковром заткали много сотен миль.
О, что мне делать с этой чистотою,
Что делать с неподкупностью простою?
О, что мне делать с этими людьми!
Мне зрительницей быть не удавалось,
И почему-то я всегда вторгалась
В запретнейшие зоны естества.
Целительница нежного недуга,
Чужих мужей вернейшая подруга
И многих безутешная вдова.
Седой венец достался мне недаром,
И щёки, опалённые пожаром,
Уже людей пугают смуглотой.
Но близится конец моей гордыне,
Как той, другой — страдалице Марине, —
Придётся мне напиться пустотой.
И ты придёшь под чёрной епанчою,
С зеленоватой страшною свечою,
И не откроешь предо мной лица́...
Но мне недолго мучиться загадкой, —
Чья там рука под белою перчаткой
И кто прислал ночного пришлеца.