My neighbours, for pities, — a two blocks more,
Old women, for customs, — until the gate,
But he, whose hand was in mine afore,
Will go with me where my pit is settled.
And will he, alone, stand on the ground —
O’er the black, native and mellow soils,
And loudly call for me, but won’t resound
Him, as before, my warmhearted voice.
Соседка из жалости — два квартала,
Старухи, как водится, — до ворот,
А тот, чью руку я держала,
До самой ямы со мной пойдет.
И станет совсем один на свете
Над рыхлой, черной, родной землей,
И громче спросит, но не ответит
Ему, как прежде, голос мой.