All stayed the same, just as it was,
Here it is futile to be dreaming,
This road’s impassable, I close
My shutters early in the evening.
One window peers out to the woods,
My quiet home is grim and shoddy.
Someone was cut here from a noose,
And afterward they cursed his body.
In secret pleasure or despair —
Death was his triumph — his salvation.
Upon his tattered, red plush chair,
His shadow flashes on occasion.
The cuckoo’s pleased to see the night,
Their dialogue grows clear and loud.
Through cracks, I see horse thieves outside
Have lit a fire by the mound.
I sense foul weather in the air,
As smoke, diffusing, starts to sink.
I’m not afraid. For luck, I wear
A long and dark-blue silken string.
Здесь все то же, то же, что и прежде,
Здесь напрасным кажется мечтать.
В доме у дороги непроезжей
Надо рано ставни запирать.
Тихий дом мой пусть и неприветлив,
Он на лес глядит одним окном,
В нем кого-то вынули из петли
И бранили мертвого потом.
Был он грустен или тайно-весел,
Только смерть — большое торжество.
На истертом красном плюше кресел
Изредка мелькает тень его.
И часы с кукушкой ночи рады,
Все слышней их четкий разговор.
В щелочку смотрю я: конокрады
Зажигают под холмом костер.
И, пророча близкое ненастье,
Низко, низко стелется дымок.
Мне не страшно. Я ношу на счастье
Темно-синий шелковый шнурок.