With scorning laughter at a fellow writer,
In a chorus the Russian scribes
With name of aristocrat me chide:
Just look, if please you . . . nonsense what!
Court Coachman not I, nor assessor,
Nor am I nobleman by cross;
No academician, nor professor,
I’m simply of Russia a citizen.
Well I know the times’ corruption,
And, surely, not gainsay it shall I:
Our nobility but recent is:
The more recent it, the more noble ’tis.
But of humbled races a chip,
And, God be thanked, not alone
Of ancient Lords am scion I;
Citizen I am, a citizen!
Not in cakes my grandsire traded,
Not a prince was newly-baked he;
Nor at church sang he in choir,
Nor polished he the boots of Tsar;
Was not escaped a soldier he
From the German powdered ranks;
How then aristocrat am I to be?
God be thanked, I am but a citizen.
My grandsire Radsha in warlike service
To Alexander Nefsky was attached.
The Crowned Wrathful, Fourth Ivan,
His descendants in his ire had spared.
About the Tsars the Pushkins moved;
And more than one acquired renown,
When against the Poles battling was
Of Nizhny Novgorod the citizen plain.
When treason conquered was and falsehood,
And the rage of storm of war,
When the Romanoffs upon the throne
The nation called by its Chart —
We upon it laid our hands;
The martyr’s son then favored us;
Time was, our race was prized,
But I . . . am but a citizen obscure.
Our stubborn spirit us tricks has played;
Most irrepressible of his race,
With Peter my sire could not get on;
And for this was hung by him.
Let his example a lesson be :
Not contradiction loves a ruler,
Not all can be Prince Dolgorukys,
Happy only is the simple citizen.
My grandfather, when the rebels rose
In the palace of Peterhof,
Like Munich, faithful he remained
To the fallen Peter Third;
To honor came then the Orloffs,
But my sire into fortress, prison —
Quiet now was our stern race,
And I wras born merely — citizen.
Beneath my crested seal
The roll of family charts I’ve kept;
Not running after magnates new,
My pride of blood I have subdued;
I’m but an unknown singer
Simply Pushkin, not Moussin,
My strength is mine, not from court:
I am a writer, a citizen.
Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом.
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.
Понятна мне времён превратность,
Не прекословлю, право, ей:
У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок;
Я, братцы, мелкий мещанин.
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава Богу, мещанин.
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.
Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын.
Бывало, нами дорожили;
Бывало… но — я мещанин.
Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукой,
Умён покорный мещанин.
Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.
Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин,
Я не богач, не царедворец,
Я сам большой: я мещанин.
Post scriptum
Решил Фиглярин, сидя дома,
Что чёрный дед мой Ганнибал
Был куплен за бутылку рома
И в руки шкиперу попал.
Сей шкипер был тот шкипер славный,
Кем наша двигнулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Рулю родного корабля.
Сей шкипер деду был доступен,
И сходно купленный арап
Возрос усерден, неподкупен,
Царю наперсник, а не раб.
И был отец он Ганнибала,
Пред кем средь чесменских пучин
Громада кораблей вспылала,
И пал впервые Наварин.
Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Что ж он в семье своей почтенной?
Он?.. он в Мещанской дворянин.