Dalla zarina preso commiato
lo zar s'è tosto incamminato,
sola è rimasta lei a guardare
dalla finestra ad aspettare.
Da mane a sera siede ed attende,
fisso sui campi lo sguardo tende
e tanto guarda e tanto scruta
che ormai la vista ha quasi perduta.
E nove mesi già son passati
gli occhi dai campi mai ha levati;
giunto è Natale e alla vigilia
alla zarina Dio da una figlia.
Alla mattina proprio all'aurora
tanto invocato, alla buon ora
fa lo zar padre il suo ritorno,
da tanto atteso la notte e il giorno.
Mentre il suo amato alfin rimira
profondamente ella sospira
ma l'emozione più non sopporta
ed alla messa è bell'e morta.
Grande la pena, lungo il dolore,
ma lo zar era pur peccatore:
passato un anno come in un sogno
di risposarsi sentì il bisogno.
A dire il vero quella sposina
non era indegna d'esser zarina:
bianca, ben fatta, assai slanciata,
era anche accorta ed assennata.
Ma era purtroppo vanagloriosa,
un poco fatua e assai gelosa
e come dote le avevan dato
solo uno specchio, però fatato:
era uno specchio particolare
perché sapeva anche parlare.
Solo con quello si divertiva,
sempre era allegra e assai giuliva
e volentieri con lui scherzava,
piena di vanto gli domandava:
«Specchio, specchietto dimmi tu il vero,
senza menzogna e per intero:
non sono al mondo io la migliore,
candida e rosa come un bel fiore?»
Le rispondeva lo specchio a tono:
«Di certo dubbi non ve ne sono:
tu mia zarina sei la migliore
candida e rosa come un bel fiore.»
Passato il tempo veloce è intanto
e zitta zitta, come d'incanto,
se n'è cresciuta la principessa,
s'è fatta grande e bella anch'essa.
Bianco è il suo viso, di ciglio è bruna,
d'animo è mite come nessuna.
Ed il destino per fidanzato
Elisej Prence le ha riservato.
La sera prima degli sponsali
mentre si prova i manti regali
sta la zarina con lo specchietto
e vuol sapere al suo cospetto:
«Dimmi, io al mondo son la migliore,
candida e rosa come un bel fiore?»
Ma ora lo specchio che le risponde?
«La tua bellezza certo confonde,
la principessa però è migliore
candida e rosa come un bel fiore!»
«Ah, vile specchio sii maledetto!
Questo lo dici per mio dispetto.
Con me non deve rivaleggiare,
tanta superbia le fo passare!
Niente da fare. E la zarina
piena d'invidia nera e meschina
sotto la panca lo specchio getta,
chiama la fida serva Neretta
e le comanda che lesta lesta
porti lontano nella foresta
la principessa tra i tronchi cupi
e ve la leghi in pasto ai lupi.
«Allora? — chiede già la zarina —
che fine ha fatto la graziosina?»
«Nella foresta sta tutta sola, —
quella risponde col pianto in gola»
Ma già si spande la triste nuova:
la principessa più non si trova!
Dello zar padre grande è l'angoscia,
ma Elisej Prence Dio prega e poscia
si pone in cerca della sua amata,
della regale sua fidanzata.
E la promessa sposa smarrita
tutta la notte vaga impaurita
nella foresta finché un sentiero
la mena a un tratto fino a un maniero.
Le corre incontro un can ringhioso
che poi si tace, si fa festoso,
così che quella varca la soglia
ma nel cortile non muove foglia,
soltanto il cane corre e l'aspetta.
La principessa pian, circospetta
sale le scale attentamente
e giunta all'uscio prende il battente.
La porta s'apre senza rumore
la principessa con gran stupore
scopre una stanza ben luminosa
intorno panche con stoffe a iosa,
desco di quercia con sopra i santi
la stufa splende a lei davanti.
Or la fanciulla ha ben capito
che buona gente vive in quel sito
e che li nulla dovrà temere
però nessuno si fa vedere.
Intanto gira per la magione
e in ogni cosa ordine pone.
A Dio riaccende subito il cero,
la stufa riempie ben per intero
poi sul soppalco sale spossata
e quieta giace li coricata.
L'ora di pranzo sta per suonare
s'ode in cortile gran calpestare:
entrano sette bei cavalieri
grandi, robusti, irsuti e fieri.
Dice il maggiore «Che nuova è questa?
Tutto è pulito e lustro a festa!
Certo qualcuno ha rassettato
la nostra casa, poi s'è celato
e qui ci attende: fatti vedere,
che amicizia sappiam tenere!
Se tu sei uomo di già canuto
per nostro capo sarai tenuto,
se sei invece giovane ardito
come fratello sarai gradito,
se sei una vecchia madre ti avremo
e grande onore ti renderemo.
Se sei fanciulla giovane e bella
ci sarai cara come sorella.»
La principessa prende coraggio,
esce e ai padroni rende il suo omaggio.
Si prostra a terra e come si usa
tutta arrossita domanda scusa
perché da sola ospite è entrata
benché inattesa e non invitata.
Passano i giorni, sfumano in nulla,
la principessa, regal fanciulla,
ed i suoi sette eroici amici
nella foresta vivon felici.
Ancora prima che faccia giorno
insieme i sette escono e intorno
già se ne vanno a passeggiare,
anatre grigie vanno a cacciare,
ad allenarsi un po' la mano
cercando duelli col mussulmano,
o anche a tagliare a sciabolate
tartare zucche nette spiccate,
oppur s'inoltran nel bosco basso
onde stanare di li il circasso.
E nel frattempo la giovinetta
a casa resta sola soletta
alle consuete faccende intenta
di star con loro è ben contenta
d'averla in casa lor sono grati
e cosi i giorni passan beati.
Tutti i sette come un sol cuore
per la fanciulla sentono amore
si che una volta sul far del giorno
le si presentan tutti all'intorno
e li per tutti parla il maggiore:
«Sai che sorella t'abbiamo in cuore
or però accade che quanti siamo,
sette fratelli, sette t'amiamo
e che sarebbe felice ognuno
d'averti in moglie, ma può sol uno.
Come Dio vuole fa tu qualcosa:
per uno almeno puoi essere sposa
per i sei altri sorella resta.
Per qual motivo scuoti la testa?
Forse l'offerta nostra tu sdegni?
Forse ti pare che non siam degni?»
«Nobili amici, fratelli amati,
voi valorosi ed onorati,
risponde loro la principessa
s'è una menzogna, possa per essa
farmi restare Dio fulminata
che posso fare? Son fidanzata!
Per me voi siete tutti alla pari
tutti vi stimo, tutti vi ho cari,
tutti vi amo sinceramente,
ma ad altro uomo eternamente
sono promessa da amor giurato
a Elisej Prence, mio beneamato».
La vil zarina intanto ora
la principessa ricorda e ancora
la sua bellezza non le perdona
e col suo specchio fa la musona
per lungo tempo fino a che un giorno
non scorda l'ira e fa ritorno
a lui davanti a rimirarsi
tutta sorrisi ed a vantarsi:
«Salve specchietto! Dimmi tu il vero
senza menzogna e per intero:
non sono al mondo io la migliore
candida e rosa come un bel fiore?»
A lei lo specchio pronto risponde:
«La tua bellezza certo confonde
ma senza averne mai gloria alcuna
tra verdi querce vive là una
con sette prodi, serenamente
ed è più bella sicuramente.»
E la zarina dalla Neretta
subito vola «Ah, maledetta,
m'hai ingannata! La principessa...»
Quella sgomenta tutto confessa.
La vii zarina allor catene
per lei minaccia e dure pene
e la fa sceglier: morir lei stessa
oppure uccider la principessa.
Così un bel giorno la principessa
mentre i fratelli a casa aspetta
alla finestra siede a filare,
ma a un tratto il cane sente abbaiare
e vede fuori tutta tremante
una suorina che mendicante
dal can si para con la stampella
«Nonnina, aspetta le grida quella
ora ti levo di torno il cane
e poi ti porto un po' di pane.»
«Questa bestiaccia è maledetta
fa in risposta fuor la vecchietta
bisogna, cara, che lo allontani,
qui manca poco che non mi sbrani!»
La principessa preso del pane
vuole andar fuori, ma pronto il cane
appena è uscita par che le dica:
«non t'accostare alla mendica!»
E se la vecchia un passo tenta
come una belva quello s'avventa.
«Ma che gli prende tutto ad un tratto?
Ha mal dormito o forse è matto
dice stupita la giovinetta
beh, prendi al volo!» E il pane getta.
Afferra il pane ben la mendica.
«Che Dio, carina, ti benedica!
Ma prendi in cambio almen qualcosa!»
E una dorata mela succosa
alla fanciulla giunge volando.
A balzi il cane va guaiolando
ma giunge tardi, che a volo, netta
già l'ha afferrata la giovinetta.
«Che questa mela possa giovarti
non ho altro modo per ringraziarti.»
dice la vecchia, la riverisce
e poi nel bosco lesta sparisce...
Ma a saltellare il cane insiste
e fissa in volto la guarda triste
come se in cuore sentisse pena
e ringhia e tutto poi si dimena
come volesse poterle dire
«Getta la mela, stammi a sentire!»
Lei lo carezza dolce e gli chiede
«Chetati caro, che ti succede?»
Ignara in casa, poi torna ancora
chiude la porta e come ognora
alla finestra siede a filare
mentre i fratelli resta ad aspettare.
Ma gli occhi ha sempre su quella mela
che la dolcezza sua le rivela
tanto è fresca e profumata,
parte scarlatta, parte dorata,
piena di miele pare e d'essenza
mostra i semini in trasparenza;
si, si, vorrebbe ben aspettare
l'ora di pranzo, ma come fare?...
Tanto che in mano già l'ha afferrata
ed alla bocca l'ha avvicinata;
ne morde un pezzo con labbra ghiotte
e con gran gusto poi se lo inghiotte...
Ma all'improvviso, ahi mia piccina,
le manca il fiato, tutta reclina
e le sue mani piano disserra
si che la mela rotola a terra,
rovescia gli occhi, cade in avanti
sotto le icone dei buoni santi
il capo adagia sopra la panca
e resta immota silente e bianca...
E cosi aspettan tre giorni in veglia,
ma dal suo sonno non si risveglia.
Funebre prece allor recitata
in una bara l'hanno adagiata
di sol cristallo ben trasparente
e tutti insieme van tristemente
a collocarla nella montagna
e mezzanotte già li accompagna.
Li a sei pali con gran catene
legan la bara appesa bene
poi all'intorno ben rinforzata
ancora innalzan alta inferriata.
Della sorella morta al cospetto
prostrato a terra con gran rispetto
dice il maggiore: «Dormi qui in pace
nella tua bara. Odio rapace
ha presto spento la tua bellezza.
L'anima porti in ciel la brezza.
Tutti noi sette t'abbiamo amata
al tuo promesso t'abbiam serbata.
Ma ahimè nessuno ti fu mai sposo
sol questa bara ti da riposo.»
Elisej Prence va galoppando
pel vasto mondo sempre cercando
la sua promessa da che l'ha persa
lacrime amare intanto versa.
Fugge lontano veloce il vento,
Elisej Prence piange sgomento,
verso quel luogo si getta allora
perché una volta almeno ancora
vuoi rivedere la sua fanciulla.
Ecco davanti gli s'erge brulla
l'alta montagna in una spoglia
vasta pianura e nera soglia
d'antro si apre sotto di essa.
Egli veloce dentro s'appressa.
A lui davanti nel buio greve
cristallo puro dondola lieve,
la lustra bara e dentro quella
l'eterno sonno dorme la bella.
E sulla bara della sua amata
vibra tremenda una mazzata.
Quella si spezza ed immediata
ritorna in vita la fidanzata.
Si guarda intorno stupitamente
e le catene dondolan lente,
poi un sospiro profondo esala
«Quant'ho dormito!» dice e si cala
fuor dalla bara come d'incanto
ed ambedue scoppiano in pianto.
La prende in braccio lui e la conduce
via da quell'antro fuori alla luce.
Poi chiacchierando senza più affanno
felici a casa ritorno fanno,
e già veloce la nuova è andata:
la principessa viva è tornata!
Intanto a casa inoperosa
sta la matrigna vile e invidiosa
allo specchietto caro davanti
e ancor domanda come già avanti:
«Non sono dunque or la migliore
candida e rosa come un bel fiore?»
A lei lo specchio pronto risponde:
«La tua bellezza certo confonde,
la principessa però è migliore
candida e rosa come un bel fiore.»
Or la matrigna s'infuria e piange
ed il suo specchio a terra infrange
corre alla porta e su di essa
incontra proprio la principessa
si che le prende un colpo al cuore
e la zarina malvagia muore.
Appena quella han sotterrata
gran cerimonia vien celebrata:
Elisej Prence la fidanzata
or finalmente ha impalmata.
E mai al mondo s'era sentito
di si fastoso, ricco convito.
C'ero, io. Birra e miei m'han dato
tanto che i baffi sol ci ho bagnato!
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог дает царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелешенько вздохнула,
Восхищенья не снесла,
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
«Свет мой, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее».
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась — и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
Что же зеркальце в ответ?
«Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее».
Как царица отпрыгнет,
Да как ручку замахнет,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
«Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне на зло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всем меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди всё царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?» Зеркальце в ответ:
«А царевна всё ж милее,
Всё ж румяней и белее».
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав ее, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась,
И до смерти испугалась,
И взмолилась: «Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя».
Та, в душе ее любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
«Не кручинься, бог с тобой».
А сама пришла домой.
«Что? — сказала ей царица, —
Где красавица девица?»
— Там, в лесу, стоит одна, —
Отвечает ей она. —
Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть.
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем всё шла да шла
И на терем набрела.
Ей на встречу пес, залая,
Прибежал и смолк, играя;
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пес бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась,
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно!
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Всё порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: «Что за диво!
Всё так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица».
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те спознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок;
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зеленого вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила,
Да кусочек прикусила,
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх во светлую светлицу
И оставили одну,
Отходящую ко сну.
День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Всё в лесу, не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберет и приготовит.
Им она не прекословит,
Не перечут ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: «Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы ради,
Да нельзя, так бога ради
Помири нас как-нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?»
«Ой вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные, —
Им царевна говорит, —
Коли лгу, пусть бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей».
Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
«Спрос не грех. Прости ты нас, —
Старший молвил поклонясь, —
Коли так, не заикнуся
Уж о том». — «Я не сержуся, —
Тихо молвила она, —
И отказ мой не вина».
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить ее,
А на зеркальце свое
Долго дулась и сердилась;
Наконец об нем хватилась
И пошла за ним, и, сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
«Здравствуй, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты прекрасна, спору нет;
Но живет без всякой славы,
Средь зеленыя дубравы,
У семи богатырей
Та, что всё ж тебя милей».
И царица налетела
На Чернавку: «Как ты смела
Обмануть меня? и в чем!..»
Та призналася во всем:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Раз царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пес залаял, и девица
Видит: нищая черница
Отгоняя пса. «Постой,
Бабушка, постой немножко, —
Ей кричит она в окошко, —
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу».
Отвечает ей черница:
«Ох ты, дитятко девица!
Пес проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне». — Царевна хочет
Выдти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пес ей под ноги — и лает,
И к старухе не пускает;
Лишь пойдет старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. «Что за чудо?
Видно, выспался он худо, —
Ей царевна говорит: —
На ж, лови!» — и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала:
«Благодарствую, — сказала. —
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!»
И к царевне наливное,
Молодое, золотое,
Прямо яблочко летит...
Пес как прыгнет, завизжит...
Но царевна в обе руки
Хвать — поймала. «Ради скуки
Кушай яблочко, мой свет.
Благодарствуй за обед».
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала...
И с царевной на крыльцо
Пес бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! — Она его ласкать,
Треплет нежною рукою;
«Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!» — и в комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Всё на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто медом налилось!
Видны семечки насквозь...
Подождать она хотела
До обеда; не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила...
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала...
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя.
Им на встречу, грозно воя,
Пес бежит и ко двору
Путь им кажет. «Не к добру! —
Братья молвили: — печали
Не минуем». Прискакали,
Входят, ахнули. Вбежав,
Пес на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился,
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом, знать, оно.
Перед мертвою царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой,
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить ее хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили — и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб ее к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили
И решеткой оградили;
И, пред мертвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: «Спи во гробе;
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима —
Не досталась никому,
Только гробу одному».
В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее».
За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрен;
Кто в глаза ему смеется,
Кто скорее отвернется;
К красну солнцу наконец
Обратился молодец.
«Свет наш солнышко! Ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с теплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». — «Свет ты мой, —
Красно солнце отвечало, —
Я царевны не видало.
Знать ее в живых уж нет.
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь ее да встретил
Или след ее заметил».
Темной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался.
«Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченный рожок!
Ты встаешь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокий,
И, обычай твой любя,
Звезды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». — «Братец мой,
Отвечает месяц ясный, —
Не видал я девы красной.
На сторо́же я стою
Только в очередь мою.
Без меня царевна, видно,
Пробежала». — «Как обидно!» —
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал:
«Погоди; об ней, быть может,
Ветер знает. Он поможет.
Ты к нему теперь ступай,
Не печалься же, прощай».
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее». — «Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста».
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал
И пошел к пустому месту,
На прекрасную невесту
Посмотреть еще хоть раз.
Вот идет; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг нее страна пустая;
Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
И встает она из гроба...
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним.
Говоря: «Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна всё ж милее,
Всё румяней и белее».
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут ее тоска взяла,
И царица умерла.
Лишь ее похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мед, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.